Этот сайт посвящен художнику

                      Петру Яковлевичу Анурину (1914 - 1992 гг).

О Петре Яковлевиче Анурине

Воспоминания внука художника. Продолжение

Мне было четыре или пять лет, когда дед заболел туберкулезом. Видимо, дало о себе знать детство и военные годы. Какое-то время находился на лечении в Сокольниках, в 7 туберкулезной больнице. Родители, навещая деда, пару раз брали меня с собой. Естественно, в то время я не понимал, почему дедушка живет не дома, а где-то в другом месте. Но детская память прочно "зацепила" двух - трехэтажные больничные корпуса из красного кирпича, прогулки в парке, причем, на плече у деда нередко присутствовал мольберт. Остались и зарисовки этого периода, выполненные на территории больницы. С одним из докторов (ни фамилии, ни имени я не запомнил) сложились дружеские отношения, и он впоследствии неоднократно бывал в мастерской. Помню стеклянный флакон с химиопрепаратом (возможно, с фтивазидом), который долгое время лежал у деда в ящике рабочего стола. Меня очень интриговали шоколадного цвета крупные таблетки, так и тянуло попробовать на вкус, аналогия с шоколадным драже была полная. Спрашивал деда - можно ли? Получая каждый раз отрицательный ответ, все же пробовал втихую - покрытие таблеток было сладким на вкус. К счастью, тема болезни была закрыта, и больше к фтизиатру дед не обращался.

У деда был исключительно легкий характер, хотя, моя бабушка, которая прожила с ним всю жизнь, этого мнения не разделяла. Я не могу вспомнить моментов ни злобы, ни агрессии, ни негатива по отношению к другим людям, которые исходили бы от него. Спокойствие и смирение - почти библейское. Хотя в Бога дед не верил до конца дней своих. Или мне так казалось... Мне кажется, основой его спокойствия, умиротворенности, внутренней свободы была любовь и страсть - к живописи, к делу, которому он посвятил всего себя. На суету не оставалось времени, сил и желания.

Вспоминаю интересный случай с дедом, о которым рассказывала моя мама, дочь художника. В начале семидесятых годов, в одном из городских парков дед нашел забытую увесистую папку министерского вида. Папка была заполнена проектными и финансово-отчетными документами о строительстве автозавода ВАЗ в Тольятти. Видимо, подгулявшая делегация " с Волжских просторов" исхитрилась потерять. Скандал страшный, для виновников дело могло кончиться тюрьмой. Дед не понес документы в милицию, давая таким образом делу официальный ход. Спокойно, вечером, из дома, он позвонил на автозавод (благо выход на межгород был) и через несколько дней взволнованный и ошалевший от радости "гонец" папку забрал, оставив бутылку коньяку. "А мог бы автомобиль потребовать в замен" - шутил дед.

Я учился в 6 классе, когда в школе появилась новая молодая учительница русского языка и литературы - Вера Викторовна Варшавская. Вскоре она стала нашим классным руководителем. В отличии от большинства педагогов (да простят меня мои школьные учителя) Вера Викторовна была интеллигентным человеком, любящим и уважающим своих учеников. Как то к слову пришлось сообщить ей, что мой дед - художник. Молодой учительнице стало очень интересно побывать у деда, и однажды, весенним днем, после занятий в школе я повез свою классную руководительницу в мастерскую. Как же долго они беседовали! Мне, честно признаться - было скучновато. На память о визите дед подарил Вере Викторовне небольшой весенний пейзаж - изображение ивы у воды. Вера Викторовна в нашей школе проработала недолго. Ввиду своей интеллигентности и либерализма была она "белой вороной" в учительском коллективе. Хочу надеется, что у этой замечательной женщины в жизни сложилось все удачно!

Впоследствии я нередко приезжал к нему в мастерскую, часто мы вели долгие беседы обо всем на свете. Однако были и "запретные" по каким то причинам темы. Так, про свое детство, службу в армии, войну, которую он прошел с первого по последний день дед рассказывал очень мало и неохотно. Моему детскому сознанию хорошо запомнились праздники, празднование которых было определенным семейным ритуалом. Таких праздников было не так уж и много - это 7 ноября, который вдобавок совпадал с днем рождения бабушки, 1 и 9 мая. Остальные официальные праздники - как получиться. Эти праздничные даты были теми немногочисленными днями в году, когда дед оставался дома, по крайней мере в первую половину дня. Стол вполне традиционный для своего времени - винегрет, квашеная капуста, отварная картошка, селедка с луком. Была и выпивка. Количество которой строго лимитировалось бабушкой. Работал черно-белой телевизор, наполняя комнату звуками военного оркестра с Красной площади. В кругу семьи, дед, расслабившись, позволял себе высказывания о существующем строе и правительстве. Высказывания резкие и нелицеприятные. Фронтовик, коммунист, он все же был вынужден подчиняться и подстраиваться под существующую конъюнктуру в искусстве, а конкретно - в Московском союзе художников. Будучи председателем индустриальной группы МОСХ, нередко выезжал на производства. Существовал план, по которому каждый художник должен был "сдавать" определенное число индустриальных рисунков. Некий госзаказ. И конфликтовать с существующими порядками решался далеко не каждый - не видать бунтарю ни персональных выставок, ни каталогов, утверждение на печать которых в государственной типографии требовало визы "органов", ни положительных рецензий на полотна, ни карьерного роста.

Фанфары отзвучали, телевизор выключался, и на столе к чаю появлялись восхитительные бабушкины пирожки. Никогда и нигде в жизни не было пирожков вкусней! После чая дед вместе с моим отцом, а порой и со мной отправлялись в мастерскую, где по тихому праздник продолжался. Также запомнился Новый год, традиционная живая елка (жидкие полуосыпавшиеся ветки - а другую невозможно было найти в городе в 70ее годы). Дед торжественно приносил елку в дом и укреплял ее на самодельной деревянной крестовине в большой комнате. Игрушки и лампочки такие же, как в миллионе других московских квартир. Но детское воображение запечатлило все это как самую интересную сказку. Так и вошел в мою память Новый год - запахами елки, мандаринов, разноцветным дождиком из алюминиевой фольги (лавсановая блестящая пленка была в дефиците). Подарками, которые дед для меня носил и клал под елку еще несколько дней после праздника.

Дед выпивал. И это, как я понял много позднее, было маленьким семейным позором. По рассказам моей бабушки и мамы, до армии дед к спиртному не прикасался. Попробовал в первые алкоголь на войне, которую он прошел с первого до последнего дня. Да как-то и втянулся, тем более, что в его творческой среде это и пороком не считали, не авиадиспетчерами работали. В моей детской памяти все это отложилось довольно своеобразно, совершенно не так, как это представляли взрослые, в частности, моя бабушка (соответственно, жена П.Я. Анурина). Если дед задерживался, бабушка начинала ворчать, "мол, выпивши придет, будет тапками по коридору шаркать туда-сюда, такой-растакой старый хрычь…" Иногда бабушка пересказывала мне "смешные" ситуации, в которые попадал дед, будучи выпивши. Например, как уснул на стуле, снимая ботинки. Или, перепутав часы, в двенадцать ночи решил, что уже утро и встал собираться в мастерскую. Поскольку дед во хмелю был абсолютно неагрессивный, добрый, никогда никому своего общества (и разговоров) не навязывающий, а тихо ужинающий и ложащийся спасть, я воспринимал все происходящее… как бы выразиться точнее… как его смешное и безобидное чудачество. Привычку, которая приводила лишь к "ироническому ворчанию" бабушки.

В моем детстве люди старшего поколения, окружавшие меня, практически все знали про войну не понаслышке. И тема войны в их разговорах, воспоминаниях, мыслях воспоминаниях присутствовала всегда. Для меня, родившегося в 1971 году, данная тема была всего лишь абстракцией, чем-то далеким и неконкретным, я никак не мог соотнести события войны со своими родными, которые прошли через это. За год до моего рождения, родители вместе с дедом отправились в автомобильную поездку по северо-западу России, остановились и заночевали в Новгородской обрасти, в окрестностях озера Ильмень. Как раз там, где дед учувствовал в боевых операциях и был контужен. Бои шли в районе Старой Руссы и Мясного бора. В апреле 1942 года в районе Мясного Бора в окружение попала 2-я ударная армия Волховского фронта, при попытке прорвать окружение в сторону деревни погибло много советских солдат. Дед был связистом, и во время сражения тянул телефонный кабель по окраине поля. Катушка с кабелем располагалась на спине, она то и спасла деда от осколка снаряда, который, разбив катушку, не причинил никакого вреда. Взрывной волной же деда контузило. Далее привожу слова моего отца, рассказавшего про поездку по этим местам: «… с утра Петр Яковлевич Анурин предложил мне съездить к месту боя. Проехали окольной дорогой от Старой Руссы, берегом озера по направлению к Мясному бору. Проехали прилично, пересекли узкоколейную ветку железной дороги. Петр Яковлевич попросил остановить… сообщил, что он – вспомнил и узнал то поле, на окраине которого был ранен. Он вышел из автомобиля и пошел пешком, один, через перелесок, заросший Иван-Чаем, потом наискосок – через поле… Спустя пару часов вернулся к машине за мольбертом... Ушел и до глубокой ночи не возвращался...». В настоящее время в районе деревни «Мясной бор» на трассе Москва - СПб установлен мемориал советским войнам.

… Без малого двадцать лет прошло, как деда нет на свете. В 2014 году будет сто лет со дня его рождения. По мере того, как будут вспоминаться новые эпизоды, связанные с моим дедом, данный текст будет продолжен…